У Вас отключён javascript.
В данном режиме, отображение ресурса
браузером не поддерживается
10%



dear lord

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » dear lord » эпизоды » и нам осталось дышать совсем недолго [minhyuk & donghan soulmate!au]


и нам осталось дышать совсем недолго [minhyuk & donghan soulmate!au]

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

but you are my strange addiction ; i'm the powder you're the fuse — just add some friction.
https://i.imgur.com/zupQFjV.png

[nick]Shin Minhyuk[/nick][status]sex money feelings die[/status][icon]https://i.imgur.com/CJHBU2v.png[/icon][desc]<div class="cornelia"><center>issa painful paradise</center></div>[/desc]

0

2

ли минхеку безумно не хотелось умирать.

ли минхек — мальчик, что смерти боится до кипения в прожженных героином венах. парадокс, сотканный из жгутов боли, связанный узорами северных ветров, гудящих по подкожным проводам, звенящий на ветру струной, натянутой между отчаянием, доведенным до абсурда, и раскрошенной в порошок и снюханной вчера вечером со стеклянного журнального столика тоски.

ночное дыхание струится по его шее, стоит только выйти на балкон номера отеля, и минхек думает лишь о том, как страстно и безудержно он на самом деле любит жизнь. глупую такую, совершенно сумасшедшую, калечащую его снова и снова, как будто думает, что он железный и не растянется под действием ее гидравлического пресса, стервозную дрянь, стучащую кулаком по столу и капризно требующую все больше и больше жертв на свои алтари; ли минхек любил ее и такой, потому что знал глубоко внутри, что там, где есть место капризам и кровавым баням на жертвоприношениях, есть место и миллионам других вещей: любви, надежде, дружбе, звездам и снегу, морям и океанам, песням, стихам, картинам, скульптурам. искусству быть людьми, в конце концов, и протягивать руки друг другу в хороводах и плясках, в юности, ветром шуршащим в головах.

ли минхек любил созвездия, а ночью с третьего на четвертое марта любил их как-то особенно горячо, когда они жгли кожу его щек, проливаясь слезами, холодной синевой опаляя его устремленный в ночное небо взгляд. мин никогда бы не смог объяснить этого, ни самому себе, ни кому-либо еще, и даже когда пытался, нужные слова, кажется, получались скомканными и сутулыми, будто не его собственными. тяжело взять свои чувства и пересадить кому-то в грудную клетку, тяжело показать, просто взять и вдарить по костям, мол, чувствуй, ну же, чувствуешь? и хек не винил никого в том, что не чувствовали, но сам поднимал взгляд на небо всегда, когда выдавалась возможность и оранжевый свет фонарей не блокировал синие полутона неба, потому что в такие моменты становился одним целым со звездами, будто в открытом космосе, и сиял, кажется, похоже; они — на небе, а он — глазами.

объяснить это незнакомцу будет сложнее в сотни раз. дело ведь даже не в самих звездах, черт возьми. да, красивые, конечно, но мальчишка за красотой не гонится — это последнее, что ему нужно. минхеку нужен покой, не спокойствие даже, а покой, глубинный и настоящий. а еще ему нужны — глупо прозвучит, но — друзья. ему нужна мама с ее мягкими руками и губами на лбу, когда минхек выворачивается из ее объятий и ворчит, что он так в школу опоздает. нужен папа, смотрящий на него с гордостью, когда он приносит домой диплом с очередной олимпиады по математике или физике. сестра, борющаяся с болезнью ради младших братьев, потому что пообещала им не оставлять их никогда. братишка, прибегающий из школы с новыми рисунками и хвастающийся минхеку, что он будет художником — и ли верит, потому что обязательно будет, это ведь его мечта. да? будет ведь?

этого не вернуть, он понимает, конечно понимает, но оттого, что у него забрали все и не вернут обратно, не меняется его нужда в семье, в ком-то, кто позаботится о нем, кто будет рядом, когда из жизненного выбора остается только веревка и мыло. не меняется и то, что он бесконечно одинок под бескрайним небом, усеянным облаками или звездами, в сущности неважно. хеку нравится поднимать на небо взгляд и думать, хоть на секунду, что каждая из этих крохотных горящих точек — душа кого-то очень-очень близкого, очень родного. душа сестры, тусклая, но настырная; душа мамы, самая яркая, пышущая любовью; душа отца, сдержанная, холодная, но ближе всех остальных. души друзей, погибших ни за что, ушедших так рано лишь потому, что минхек подвел их и не смог потерпеть совсем чуть-чуть. это ведь даже было не так сложно: синяки сходили рано или поздно, носить ошейники и цепи, будто пес на привязи, — тоже привычно, в конце концов, его часто водили по дому, как собачку, заставляя вылизывать пол или ноги хозяина,

и он мог бы справляться с этим и дальше, ведь знал же, что хенсок может сделать страшное; он мог вытерпеть это, но поддался внутренним порывам своего блядского эго, и в итоге потерял все, что имел, а взамен получил холодный свет вдалеке, крошечные песчинки которого он так отчаянно принимал за души тех, кого когда-то любил.

минхек не хочет умирать хотя бы ради них, потому что осознает какой-то частью мозга, что если не станет его, он никогда больше не увидит их, единственных оставшихся у него в целом свете. не видеть их — худшее для него наказание, потому что другого уже и не придумаешь даже самым изощренным, гораздым на ужасы сознанием.

но вот беда: ли минхек давно мертв.

мертв, и на его месте совсем другой человек, и шин минхек гораздо более прозаичный, потому что ему, черт возьми, не до звезд. не до жизни даже, потому что он нахлебался сполна и отхаркивается кровью уже который год без остановки, а она все льется, и жизни все мало, звездам все мало, у него продолжают брать и брать, когда и брать-то уже нечего. шин не успевает переводить дыхание перед новым пинком под ребра и сплюнуть кровь на асфальт прежде, чем его схватят за волосы и ударят виском о стальной столб или раскромсают горло остатками жестяных банок со свалки. минхеку не до бурь в небесной канцелярии, потому что есть своя, огненная, и она внутри.

ли минхек остался там, где по его телу блуждали чужие руки, что только что ввели ему седативные, чтобы он не дергался и не сопротивлялся. лечащий врач удивлялся, почему же мальчишка не идет на поправку, откуда приступы, откуда панические атаки, откуда психотические эпизоды при такой-то депрессии, а санитар, стоящий за его спиной, хитро улыбался минхеку, зная, что ночью придет и сведет на нет действия всех возможных лекарств и какой угодно терапии. ли минхек остался там, куда, черт возьми, не ступала нога человека, где повсюду кровь и боль, где на опознание пришлось прийти восемь раз за десять дней, и работники морга стали здороваться с ним за руку, глядя на него с такой жалостью во взгляде, что хотелось скальпелем вспороть себе глотку.

ли минхек остался там, где горят звездные огоньки, где можно любить, ненавидеть, чувствовать; на его место пришел шин, и он из более прочного теста.

минхеку не до звезд, он знает наверняка, что больше их не увидит. потому что он закрывает за собой дверь балкона и возвращается к журнальному столику, на котором, будто на разделочной доске в мясной лавке или кушетке в морге, лежит самодельный пояс смертника.

\\

в холодных линиях метро застряли осколки льда, и минхеку они по душе — только на руку в вечерний час-пик в заполненных вагонах. мин прошел систему безопасности чудом и теперь держит руки в карманах, большим пальцем правой руки теребя кнопку, приводящую механизм бомбы в действие, а в левой сжимая оставшуюся ему от матери золотую цепочку. о том, что он скоро умрет, он и не думает вовсе — как-то не до того с тем, как жжет внутри от боли. вина выжившего — кажется, это так называется. какое бы название этому, впрочем, ни придумали, минхеку легче не станет; выжил он, а не они. он, недостойный того, чтобы ходить по земле, греться на солнце, вдыхать запах цветов и слушать шорох листвы, он, черт возьми, не справившийся с элементарным. выжил, блять, именно он: человек, из-за которого все это началось и по чьей вине столько ни в чем не виноватых душ потеряли всякую надежду. не только они ведь. минхек знал наверняка, что у сестры его соулмейта еще не было, у брата тем более, у всех его друзей, ни у кого, кроме него самого, и где-то совершенно не имеющие никакого отношения к этим событиям люди теперь совершенно точно умрут в тридцать, потому что не успели встретиться с теми, кто был им предназначен. не успели даже посмотреть им в глаза, потому что из них выдрали жизнь, превратив в чертово стекло, оголтело, безрассудно и без единого следа убийцы в зрачках, и теперь кому-то на другом конце мира, может быть, или на соседней улице, конец. шин решил выписать смертный приговор всем, кто попадется под руку. в качестве прощания. мести, если хотите, мести мертвого живым. почему вы можете быть счастливы, а я нет? почему вы улыбаетесь, а мне с трудом дается даже тень усмешки? почему, почему, почему, черт побери, я должен страдать, пока вы выбираете свадебные платья, сдаете экзамены, рожаете детей и, не знаю, учите новые рецепты в кулинарных шоу? чем вы лучше меня?

минхек спускается в метро, залетает в ближайший к нему вагон поезда, идущего совершенно наплевать куда, и приводит в порядок дыхание, напрягая левую руку и выпрямляя спину, готовый нажать и прекратить все это в одночасье. и в последние, как ему казалось, секунды в этом мире, в ледяной решимости, катящейся по рукам, струящейся к пальцам и искрящей на кончиках нервных окончаний, он вдруг смотрит на парня, сидящего по левую руку от него и глядящего на него в упор. смотрит, рвет его взгляд на части в воздухе и понимает вдруг, что решимость — не только его, что мысли в голове еще и чьи-то чужие, что что-то не так. что-то не так, очень не так, совсем не так, как будто..

покажи мне руку, требовательным тоном говорит мин, усаживаясь рядом и буквально притягивая к себе предплечье незнакомца. имена, пароли и явки — потом, сейчас важно понять, не ошибается ли хек и не стоит ли игра свеч. но на месте, где должен быть таймер, гигантская татуировка. шин усмехается, почти одобряя, но пугаясь на секунду. конечно, он тоже почувствовал смерть хенсока, просто не так сильно, как когда-то минхек. в этом есть смысл. есть, все еще есть, может, во всем этом есть смысл, а? (может, минхек все-таки здесь не совсем один?)

может, этот парнишка с подозрительно знакомым лицом — еще одна звезда с его небосвода? жаль, что небосвод лишь грозно темнеет в ответ и рушит на минхека волны и бури.

встань. хек все еще пользуется эффектом неожиданности, решительным и твердым взглядом провожая привставшего парня. шин приподнимает его куртку, запускает пальцы за кайму джинсов и прикрывает глаза, то ли надеясь увидеть то же, что у него на спине, то ли отчаянно надеясь не увидеть ничего. и сразу же, стоит только открыть глаза вновь, он натыкается на черный, знакомый до боли шрифт. hell is empty and all the devils are here.

твою мать. добро пожаловать к нам в ад, чувак. меня зовут минхек. шин минхек.

[nick]Shin Minhyuk[/nick][status]sex money feelings die[/status][icon]https://i.imgur.com/CJHBU2v.png[/icon][desc]<div class="cornelia"><center>issa painful paradise</center></div>[/desc]

0

3

[nick]Kim Donghan[/nick][status]monsters under my bed[/status][icon]https://i.imgur.com/z6HuNUz.png[/icon][desc]<div class="cornelia">по отношению к врагу дозволено всё.</div>[/desc]
( я даю слово, что тебя пойму
                        если ты поставишь на таймер взрывать эту тюрьму )

кажется, в жизни донхана все идет наперекосяк. катится к черту и взрывается, как только подожженный фитиль догорает до конца. донхан сам виноват во всем, и это именно он разжег огонь, да только вот легче от этого не становится. наоборот, становится все херовее, потому что ты прекрасно понимаешь, что жизнь свою прохерил сам.

                      ( когда же кончатся эти бессонные ночи?
                                   от неосознанности мозг разрывается в клочья )

на руке, там где должен быть таймер, красуются переплетенные в безумном клубке змеи: белая и черная. помнится, татуировщик очень странно посмотрел на семнадцатилетнего парнишку с подобным эскизом, когда тот пришел к нему с просьбой закрыть к чертям таймер, чтобы донхан больше о нем никогда и не вспоминал. когда ты уходишь в профессиональный спорт, твоя жизнь так или иначе заканчивается к тридцати годам. плевать, встретит он соулмейта или нет. они все равно отравят друг друга своим ядом, так тогда думал парень, даже не представляя, насколько он близок к отвратительной горькой истине.

иногда он жалел о своем решении, лежал в кровати по ночами и проводил подушечками тонких длинных пальцев по черно-белым узорам. напоминал себе их значение и слал все к черту. счастья не существует, и с такой семьей, как его собственная, он должен был понять это уже очень давно.

все обрывается как-то слишком неожиданно. просто однажды на тренировке донхан падает на лед и не может с него подняться. лежит так, как будто бы его подстрелили, не иначе. и не может оправиться от резкой ноющей боли внутри. эта боль не физическая, эта боль... странная. непонятная. она даже близко не стоит рядом с болью от его падений или прочих спортивных травм. эта боль другая. новый тренер — обеспокоенный старенький мужчина — впервые за время их совместной работы пытается посмотреть на таймер донхана, но натыкается на татуировку. хмурится, пытается что-то выспросить у парня, но ему не до этого. ему больно. и боль эта словно бы поселилась с того самого момента внутри него, не желая отпускать ни на секунду.

конечно же донхану объяснили, что произошло. конечно же донхан уже догадался сам и не нуждался в подтверждении того, что его соулмейт умер. ким горько усмехнулся и впервые подумал о том, что у него не будет даже шанса попробовать жить кем-то кроме фигуриста. в тридцать конец. в одиночестве. в слабости. в постоянной боли.

депрессивно, не правда ли? впрочем, это именно то, что случилось с кимом после этого, когда он на несколько недель впал в такую глубокую депрессию, что было тяжело не чиркнуть по венам острейшим лезвием коньков, чтобы закончить все прямо здесь и сейчас.
он справился.
если, конечно, это можно так назвать.

из своей депрессии хан вышел с четким планом действий на следующие три года жизни. тренировки — олимпийское золото — смерть. окончательное решение, которому ничего не должно было помешать. вместо того, чтобы закончить свою жизнь забытым и никому не нужным, донхан бы ушел на самом пике собственной славы, на самом пике своих возможностей. двадцать два года — рано, наверное, для того, чтобы умирать. но донхану было плевать. он просто не хотел, чтобы его кто-нибудь жалел.

тяжелее всего было скрывать свою депрессию от джинена. мальчишка уж точно не заслуживал того, чтобы лишиться своего лучшего и единственного друга таким жестоким способом, но донхан все для себя решил. джинену не было места в его системе координат, и ему стоило большого труда не послать пятнадцатилетнего парнишку к черту, потому что он знал, что если так поступит, то окончательно сломает его веру в возможность нормальных человеческих отношений. они — фигуристы. это звери, а не люди, готовые разорвать друг друга в любой момент в погоне за лишним баллом за компоненты.

и донхан очень надеялся на то, что у него получилось показать джинену, что все необязательно должно быть именно так.
а потом он уничтожил его.

________________________________________
please forgive me for all I've done     
       
                     
это все этот чертов четверной аксель.

лучше бы донхана не было на катке в тот момент, когда джинен его прыгнул. лучше бы мальчишка не рванул к нему на всех парах, чтобы похвастаться и рассказать, какой он клевый. самое мерзкое в этом всем было то, что донхан действительно был рад за него.
первые двадцать три минуты.

а потом до его неожиданно дошло, что это значит для него самого. что он лишится ебаной золотой медали, потому что джинен выиграет ее у него на олимпиаде. что он проиграет. что все это было зря. долгие годы страданий, все это будет впустую, и только потому, что джи смог, а донхан не сможет.

то, что произошло дальше, донхан едва ли помнит хорошо. он был словно в пьяном бреду, когда по своим контактам искал ребят, которые могли бы выполнить его специфическую просьбу. платил наличными, лично с ними не связывался, в общем, сделал все для того, чтобы на него в случае чего не смогли выйти.

он не просил убивать джинена. он просил сломать ему ногу. достаточно для того, чтобы он не смог принять участие в этом сезоне. недостаточно для того, чтобы выкинуть его из спорта навсегда.

да только вот те мудаки распорядились иначе. донхану позвонили из больницы и сообщили, что джи не приходит в себя. у донхана тряслись руки и катились из глаз слезы, когда он мчался в больницу. он стоял на коленях у койки джинена и молился как не в себе за то, чтобы его мальчик очнулся. он ненавидел себя так сильно, что готов был прямо сейчас подставить голову под плаху. другое дело, что он не мог.
если бы он сдался сразу, если бы он рассказал, то все это было бы бессмысленно. если донхан не выиграет золото, то он зря сломал джинену жизнь.

следующие месяцы донхан проводит в самых жестких тренировках за всю свою жизнь. изводит себя теми самыми особыми диетами, надеясь скинуть еще пару килограмм, чтобы прыгать было легче.
и все это для того, чтобы, стоя на олимпийском пьедестале, понять, что ты этого не заслуживаешь.

ты — мусор, ким донхан.

это история о том, как ким донхан оказался в вагоне метро с предсмертной запиской в кармане пальто и полным отсутствием желания жить в глазах.

что-то пошло не так.
что?

донхан сам не понимал, что именно, просто его злость на весь мир и самого себя в какой-то момент показалась ему чужой. как будто бы он злился на кого-то другого за его ошибки. как будто бы кто-то еще вдруг злился на него. бред какой-то, — думает хан и списывает все странности на глубокое подсознательное нежелание умирать. да только у его бреда удивленные глаза и знакомое безумие во взгляде. донхан отводит взгляд и тушуется. это просто незнакомец в метро, просто встреча взглядами, у него таких миллион каждый день, особенно с тех пор, как он выиграл олимпиаду, и его начали таскать по всяким интервью. почему ему кажется, что все нихера не так просто?

возможно, дело в том, что этот парень неожиданно подсаживается и требовательно просит показать руку. донхан так опешивает от его наглости, что даже не может послать его куда подальше, и лишь молча наблюдает за тем, как он являет миру клубок переплетенных змей на месте таймера. увы, парень, не судьба.

до донхана еще не доходит, что этот парень имеет в виду. он слишком привык к мысли о том, что его соулмейт мертв, чтобы думать о чем-то еще.

тем временем донхана какого-то хуя поднимают на ноги и залезают под куртку, кофту и, блятькакогохуя, штаны?! донхан вырывается из рук парня, разворачивается к нему лицом и уже готовится выдать какую-то огромную тираду о том, что фанатизм фанатизмом, но это какой-то пиздец, так вообще-то нормальные люди не поступают. но его тон. то, как он отреагировал на что-то.

он лез за чем-то определенным. лез и нашел. этого быть не может.
это бред какой-то.
вы же не хотите сказать, что донхан получил метку и умудрился этого даже не заметить?

— какого хера? — искренне удивляется происходящему ким, после чего хмурится и смотрит на минхека тяжелым пристальным взглядом. он знает, что имеет в виду минхек. знает, но не понимает, каким образом. его потряхивает, если честно, потому что пять минут назад он ехал домой, чтобы перерезать вены, а теперь стоит перед парнем, который считает себя его соулмейтом. звучит как какая-то очень херовая шутка. настолько херовая, что донхану хочется выйти на ближайшей станции метро, и плевать, что она даже близко не его. — он мертв. и уже давно. не знаю, откуда ты об этом всем узнал и почему решил, что устроить это будет весело, но это нихуя не весело.

донхан не уходит. потому что он что-то, блять, чувствует. и то, что раньше он списывал на возможные признаки какой-нибудь шизофрении (честно, он бы не удивился), вполне можно было объяснить другим способом.
— шин минхек, — тихо повторяет он. а потом смотрит парнишке прямо в глаза и тихо говорит: — я ким донхан.

0

4

грянул гром.

минхек смотрел на парня, сидящего перед ним, и видел что-то, что уже встречал раньше. электропоезд мчался куда-то, но хеку уже все равно было, куда, зачем, что их ждет там, куда он в конечном итоге приедет, что его ждало там, куда собирался он, потому что чувство это, гавань беспокойная, горячим снегом по щекам колотящая дрожь, оксюморон в консервной банке, колотящий крыльями по стенкам, он узнавал вдруг в незнакомце абсолютном, и было во всем этом что-то сюрреалистичное, будто киношное, будто насмешка жестокая над обоими, грозная такая, горькая, как мед. мин хотел бы сказать ему, что ошибается, рад бы, но в глазах его этого чувства столько, что если сейчас хватит сил произнести это вслух, если достанет смелости

оттолкнуть, отбросить подальше, сбежать и не видеть его, может, никогда больше, он все равно не поверит, потому что знать будет наверняка: минхек — л ж е ц.

солгать хочется. шин смотрит в упор, не отрываясь, на то, как до парня напротив с глазами грустными и морщинами крошечными на лбу от того, что хмурится часто, доползает с простреленными коленями истина довольно простая: он не один. звучит легко, почти легковесно, будто бежевая шифоновая шторка, качающаяся от сквозняка, осторожно щеку задевающая поутру, но поднять — ни за что не поднимешь, потому что свинец и сталь на самом деле в этой короткой фразе не дадут оторвать ее от земли и прижать к груди на мгновение. солгать хочется, чтобы спасти жизнь им обоим; вернее, разрушить, наверное, до самого основания, смести с лица земли, разодрать в клочья, чтобы на ветру и песчинки не осталось, когда пепел их будут развеивать. для обоих так звучит спасение, так выглядит, так дышит в затылок и обливает холодным потом. для обоих спасение — в смерти, страшному, неизведанному лабиринту, где ты без фонаря и факела, а вокруг ни души, только ты. для обоих спасение — в смерти, или минхек только пытается убедить себя в этом сейчас, завороженный, дрожащий, трепещущий почти, что лист на ветру, глядящий прямо на донхана.

хочется солгать. притвориться фанатом, сбежать, выйти из этого поезда, войти в следующий и сделать наконец то, что планировал. просто закончить все это без лишних вопросов. зуд этого желания почти сдавливает кадык, почти вилами протыкает нежную кожу шею, почти красной нитью проходится сквозь сонную артерию, почти сжимает до синевы в бледной коже. потому что мин помнит слишком хорошо давно усвоенный урок: тебе, мальчик, счастливым быть не суждено. и уж точно не со своим соулмейтом.

чувство это, что делят они сейчас друг с другом ровно напополам, хек помнит прекрасно: помнит, потому что глаза в глаза столкнулся с хенсоком в один прекрасный день, и толща бирюзовой воды, нежной, чистой, одно что нефритовой из самых чистых океанов на самых райских островах, влилась в него, продрав плотину ребер. и заблестела в глазах его, как на солнце. потому что это так было с самого начала — предвкушения, ожидания, надежды. потому что хенсок был такой неземной, родной, близкий, хен был внутри и снаружи, вокруг него и в нем, и минхек никак не мог подумать, что это может кончиться для него вот так. и этих нефритовых вод он боится теперь безумно. ему только удалось укротить лавины, только удалось подчинить себе прорывы, только удалось взять свою жизнь в руки и самому решить наконец, что с ней делать и кому ее отдать. он только-только научился дышать свободнее, зная, что для него все кончится, только-только смог без боли и страха наконец подумать о том, чтобы глаза закрыть навсегда и не мучиться больше. мин боится их, потому что воды теперь кровавые, мутные и грязные, песок со дна поднялся и не опускается, ил и глина, грязь и водоросли, и от бирюзовой чистоты не осталось ничего, кроме рубинового блеска на поверхности, когда вода мешается с плотной и вязкой алой змеей, шипящей пузырями под гладкой поверхностью. боится — и его нельзя винить в этом, ни одна рука не поднимется обвинить его, ни один язык не повернется. конечно, черт возьми, боится, ведь это страшно безумно — само безумие. и никто бы не стал винить его, если бы он солгал донхану сейчас. потому что хочется. потому что страшно. потому что больно.

но минхек не лжет.

смотрит, молчит, не говорит ничего, будто пытаясь как-то объять грудной клеткой все то, что произошло только что в холодном вагоне метро, ребра раскрывает для этого привычного чувства, видоизмененного почти до неузнаваемости и такого знакомого вместе с тем, впускает его внутрь, дает ему обжиться. пытается справиться с мыслью, что он, кажется, все еще не один.

хек слышал об этом. ошибка природы, кажется. когда вас трое. выражение «ошибка природы» шину очень нравилось; точнее этого ничто не могло отразить копошащийся в его голове рой пчел,

толкающихся в его шкафах скелетов, топчущихся по его костям людей. ничто точнее не описало бы всего того, что творилось в головах у них т р о и х. они все были такими, знаете, с ошибками в коде. бракованными будто, сделанными на отъебись, лишь бы были, да еще и душу поделили неправильно. но минхек понимал теперь, что это были за чувства. понимал, почему продолжал чувствовать себя таким неполноценным, понимал, октуда бралось ощущение недосказанности, откуда бралось чувство, что где-то должно быть что-то еще. как будто паззл собирал и потерял несколько деталей по бокам: вроде все нормально, картинку, кажется, видно, понятно, что это, но это не ц е л о е, это его блядские части, кое-как покромсанные жестоким мясником тупым топором и сложенные в кучу. и эти части метались по собственным черепным коробкам, метались по комнатам, метались по внутренним углам, спасаясь от сквозняка, чтобы прямо сейчас, потеряв, кажется, уже все, что только можно было потерять, и нихрена при этом не найдя, отыскать вдруг друг друга в вагоне метро, когда оба уже готовы были к тому, чтобы вверить судьбу свою и душу эту, что они теперь делят на двоих одну, в руки кому-то темному, страшному и неизвестному им совсем. отчаяния достигло своего апогея, достигло точки невозврата, когда казалось уже, что больше ничего не сделаешь, что неисправно шасси, что сесть без жертв уже не получится, что крылья подрезаны, а солнце близко слишком, — и только тогда, когда они оба, глядящие вот так друг на друга, нихрена не понимающие, но вместе с тем понимающие, кажется, целую вселенную в этом крохотном моменте, истратили до конца все силы, для них открылся новый рубеж. и может быть, только может быть, они еще что-то смогут.

думать об этом открыто минхек боялся. не думал. но что-то внутри него, теплое еще, живое будто бы, думало и трепетало от одной только идеи, что может быть все-таки есть еще человек, которому оно, это живое и теплое, может принадлежать хотя бы своей крошечной частью.

мину этого будет достаточно.

но это все потом, это тогда, когда поезд приедет куда-нибудь, холодный воздух заберется по шее под куртку, солнце вдарит по уставшим глазам и небо насядет на плечи. это потом, когда минхек будет знать его, знать это другое живое на том конце их красной нити, связывающей теперь их запястья с новой силой. когда минхек перестанет бояться так сильно и трястись так зернисто от ужаса перед стеной цунами, что вот-вот обрушится на него и выдерет легкие из его груди.

хен мертв, тихо произносит шин, пожимая плечами, будто бы все равно, будто неважно, будто к этой смерти он не имеет отношения,  а я вот, как видишь, живой. я с таким не шучу, ким донхан, поверь мне.

взгляд хек на донхана поднимает такой, что не поверить было бы преступно.

на спине у тебя, в самом низу, чуть ниже ремня, отвечает шин на немой вопрос донхана. удивительно, конечно, как он умудрился не заметить, но спрашивать парень не собирается: ни о татуировке вместо таймера, ни о том, как вообще донхан так жил свою жизнь. в чужие тайны он пока не лезет. (вот только где ты здесь нашел чужого, чудо?), надпись черная, шрифт готический. hell is empty and all the devils are here. потому и говорю, добро пожаловать к нам в ад. ну, ко мне, раз уж так вышло.

минхек выпускает воздух, шумно, почти со скрипом, достает из кармана руки и трет их друг о друга долго-долго, чтобы не было так холодно. или страшно. или просто чтобы руки занять чем-нибудь, парень и сам уже особо не понимает, что вообще творит и что творится. да и, по большому счету, терять ему нечего, поэтому ему могло бы быть все равно, и никто бы не осудил. но ему не все равно почему-то. он хочет узнать донхана, хочет понять, хочет почувствовать; а чувствует пока что только знакомые волны отчаяния и безысходности.

я могу рассказать тебе. если бы я знал, что есть еще ты, я бы.. я бы давно тебя нашел. я бы искал хотя бы. я думал, мы с хеном одни были. тебе повезло, что ты его не встретишь.

ударила молния.

[nick]Shin Minhyuk[/nick][status]sex money feelings die[/status][icon]https://i.imgur.com/CJHBU2v.png[/icon][desc]<div class="cornelia"><center>issa painful paradise</center></div>[/desc]

0


Вы здесь » dear lord » эпизоды » и нам осталось дышать совсем недолго [minhyuk & donghan soulmate!au]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно